Одна из центральных ролей в этом отведена концепции «естественного капитализма». Она связана с критикой неспособности капитализма признать соответствующую ценность крупнейшего используемого им капитала – природных ресурсов и живых систем (Hawken, Lovins, and Lovins 1999; Хокен, Ловинс и Ловинс 2002). Капитализм XX в. сумел экстернализировать издержки использования природы и особенно – ее энергоресурсов. Соответственно, он сжигал ископаемое топливо, не заботясь о том, как это сказывалось на самой природе. Как уже отмечалось выше, по оценкам МВФ, ежегодная глобальная «субсидия» отрасли, связанной с добычей ископаемого топлива, составляет 5,3 трлн долларов (www.scientificamerican.com/article/fossil-fuel-subsi-dies-cost-5-trillion-annually-and-worsen-pollution).

В основе концепции антироста лежит идея «экономика-плюс-общество», в рамках которой признавалась бы ценность всех форм капитала. Что если бы экономика была организована не вокруг экономических и финансовых абстракций, а вокруг природы, которая больше не считалась бы оторванной от экономики и при этом доступной для краткосрочной максимизации прибыли (Urry 2011)?

Благодаря антиросту местные, общенациональные и международные институты смогли бы сохранять ресурсы в течение долгого периода. Это потребовало бы от государства роли «гаранта» и соответствующих налоговых поступлений. Будущие поколения были бы не менее значимы, чем нынешние, а ситуация в будущем – по крайней мере в течение ближайших десятилетий – не ухудшилась бы. При таких общих ресурсах центральная роль отводилась бы энергии, а краткосрочная максимизация никогда не могла бы стать главной основой соответствующей политики. Главенствующую роль в системе финансов играл бы принцип полезности, а не спекуляции. Государство же, рассматривая проблему ресурсов, энергии и выбросов в долгосрочной перспективе, отвечало бы прежде всего за регулирование.

Более того, мы знаем, что возможны провалы рынка, и нельзя исключать также «провалы ресурсов» и возникновение глобального кризиса. Кризисы важны, поскольку они делают необходимым принятие государствами или государствоподобными организациями глобальных мер. Более того, те решения, которые оказываются способными покончить с кризисом, в равной степени оказываются социетальными и экономическими, затрагивая как реальную, так и денежную экономику, как долгосрочное инвестирование, так и краткосрочную максимизацию прибыли. Переломные моменты свойственны не только финансовым рынкам, они могут наступать повсеместно, затрагивая, например, климат планеты или цены на нефть.

Итак, в чем именно заключается антирост? Во-первых, он предполагает создание и защиту разного рода «скрытого богатства», например хорошего социального взаимодействия, благополучия и низкоуглеродного образа жизни. Подобные формы «скрытого богатства» не находят отражения в традиционных показателях положительного или отрицательного роста экономики, в частности ВВП (Gore 2013: 142–143, 184–185; Halpern 2010; Rifkin 2009: 548–549). Показатель ВВП, впервые разработанный в 1937 г., выражает в количественной форме сумму измеримых рыночных трансакций в экономике. Один из главных недостатков этого показателя в том, что он может расти даже тогда, когда то, что им учитывается, самым негативным образом сказывается на благополучии отдельных людей и особенно на окружающей среде. Сейчас этот показатель учитывает также рыночные операции, связанные с азартными играми, проституцией и торговлей наркотиками! Подобные проблемы, касающиеся применяемых показателей, заставляют разрабатывать альтернативные способы оценки того, что делает условия жизни в обществе приемлемыми. Одним из примеров новых показателей служит Международный индекс счастья, предложенный фондом New Economics Foundation, который учитывает субъективно оцениваемое благополучие, продолжительность жизни и степень воздействия деятельности человека на окружающую среду (www.happyplanetindex.org/data).

Крайне неравные общества занимают в подобных альтернативных рейтингах далеко не первые места. При высоком уровне неравенства многие приобретаемые товары и услуги оказываются «потраченными впустую». Сюда можно отнести, например, «необязательные» товары, малопродуктивные конференции, куда участники добираются самолетами, отдых за границей, который ненамного веселее отдыха на родине, слишком высокие температуры обогрева помещений и т. п. (Offner 2006; Shove, Chappells, and Lutzenhiser 2009). Более того, эти находящиеся на всеобщем обозрении излишние товары и услуги могут вызывать недовольство у тех, кто не в состоянии их купить, что в итоге заставляет членов общества чувствовать себя хуже и снижает усредненный уровень благополучия. Рост числа товаров и услуг, которые большинство населения не может себе позволить, ведет к снижению общего благополучия общества. Большее может порождать меньшее, и, соответственно, меньшее может порождать большее благополучие (Sayer 2015; Wilkinson and Pickett 2009).

Существуют любопытные примеры того, как именно можно добиться подобного сокращения излишних товаров и услуг, хотя речь и идет об обстоятельствах, выходящих за рамки привычных. В военное время все оказываются в «одной лодке», неравенство снижается, а благополучие, как это ни парадоксально, может расти. Например, во время Второй мировой войны в Великобритании почти прекратились увеселительные поездки, в США вдвое выросла статистика пользования общественным транспортом, в большинстве стран-союзниц значительно увеличились масштабы использования велосипедов и совместного использования автомобилей, ²⁄₅ овощей в США выращивались в так называемых садах победы, которые представляли собой приусадебные участки или разбивались в публичных парках и скверах, особый упор делался на повторную переработку использованных материалов и на ремонт пришедших в негодность изделий вместо приобретения новых, американская промышленность была быстро перепрофилирована на производство танков и легких транспортных средств и стала менее привязанной к культуре индивидуального автотранспорта (Klein 2014: 16–17, 90). Однако в послевоенный период вместе с ростом масштабов потребления энергии, товаров и услуг (Великое ускорение) усилилось и разделение интересов различных групп общества. Кляйн отмечает, что в будущем «нам, возможно, потребуется вернуться к образу жизни, схожему с тем, который мы вели в 1970-е гг. – до того как потребление „словно сорвалось с цепи“ в 1980-е гг.» (Klein 2014: 90). В предшествующий этому период уровень жизни был вполне удовлетворительным для большей части населения большинства стран «богатого Севера», неравенство было не столь острым, а благополучие – выше (Piketty 2014; Пикетти 2015).

Программа развития городов переходной модели включает поэтапное снижение потребления энергии в городах. Согласно Робу Хопкинсу, основателю движения за город переходной модели, такие инновации должны быть «заразительными» и открытыми для всех (Hopkins 2011; www.social-life.co). Это движение, зародившееся в британском городе Тотнес, превратилось во всемирное (см.: https:// www.transitionnetwork.org/initiatives/map). Антирост способен увеличить масштабы распространения «переходной модели» при одновременном разделении городов на самодостаточные сообщества без какого-либо жесткого территориального зонирования. Соответственно, снижение потребления энергии требует реконструкции городов как в физическом плане, так и с точки зрения социальной инженерии. В этих городах будет более высокая плотность населения, появятся возможности использования альтернативных, более медленных видов транспорта и произойдет переход к гораздо меньшим по масштабам практикам (Ephemera 15, 2015).

Кроме того, необходимо будет увеличить число местных автономных генераторов энергии, вырабатывающих электроэнергию с использованием ветра, солнца и воды. При этом развитие этих альтернативных источников будет более вероятным, если управление энергосистемами будет в ведении государства, а не в руках корпораций, держащих счета в офшорных зонах (Klein 2014: ch. 3). Мы уже знаем, что потребление энергии в огромном масштабе ведет к расколу в обществе. Иван Иллич еще в 1970-х гг. говорил, что «только ограничение использования энергоресурсов может привести к социальным отношениям, характеризующимся высоким уровнем справедливости» (Illich 1974: 27).