Тогда же в различных университетах были учреждены соответствующие исследовательские центры и программы для изучения потенциального краха человеческого общества. Среди них – Центр по изучению экзистенциальных рисков в Кембридже (http://cser.org/resources-reading; www.newstatesman.com/sci-tech/2014/09/apocalypse-soon-scientists-preparing-end-times), Институт будущего человечества в Оксфорде (www.fhi.ox.ac.uk) и Проект по изучению глобальных системных рисков в Принстоне (www.princeton.edu/piirs/research-communities/global-systemic-risk).
Кроме того, в настоящее время наблюдается распространение нового финансового инструмента, «катастрофных облигаций», касающихся чрезвычайно редких событий: покупатели данных облигаций в действительности занимаются продажей страховок от несчастных случаев (Appadurai 2013: 296–298). Хедж-фонды прибегают к услугам целых коллективов математиков для количественных расчетов рисков непредвиденных событий, когда предугадать вероятность потенциального, но статистически редкого бедствия на основе сведений о прошлом и настоящем затруднительно.
Подобная структура чувства, предвосхищающая катастрофу, нашла отражение во многих кинолентах, книгах и художественных выставках. Журналистка Наоми Кляйн отмечает, что сегодня литературные произведения-антиутопии весьма популярны (http://bostinno.streetwise.co/2014/ 12/26/the-divergent-effect-dystopia-genre-reflects-climate-chan-ge-fears). Говоря о сегодняшних произведениях искусства, Рори Кэрролл использует применительно к ним выражение «храмы злого рока» (Carroll 2008; Beckett 2011). Один из примеров – роман Иэна Макьюэна «Солнечная», в котором лауреат Нобелевской премии климатолог Майкл Биэрд предрекает грядущий апокалипсис: «Но на помощь приходит фундаментальная наука. Либо мы сбавляем обороты, а потом и вовсе останавливаемся, либо уже наши внуки столкнутся с экономической и гуманитарной катастрофой планетарного масштаба» (McEwan 2010: 149; Макьюэн 2011: 142). Среди прочих примеров антиутопий можно назвать следующие книги и фильмы: роман Кормака Маккарти «Дорога» (McCarthy 2006; Маккарти 2010), фильм Альфонсо Куарона «Дитя человеческое» (2006), роман Марселя Теру «Крайний север», фильм Франни Армстронг «Век глупцов» (2009), книга Маргарет Этвуд «Год потопа» (Atwood 2010; Этвуд 2011), «Голодные игры» (2012), роман Натаниела Рича «Ставки на завтра» (Rich 2013), «Посвященный» (2014), «Дивергент» (2014) и «Безумный Макс: Дорога ярости» (2015). Журналист Джо Куинан утверждает, что мы живем «в золотой век фильмов-антиутопий <…> которые обрушиваются на нас подобно цунами» (http://www.theguardian.com/film/2015/ mar/19/dystopian-films-blade-runner-insurgent-future-grim).
Еще один пример – роман Сары Холл «Армия Каруллана», в которой Великобритания предстает государством, находящимся в депрессии из-за краха мировой экономики и масштабных наводнений (Hall 2007). Бензин, биодизель и электроэнергия выделяются в строго ограниченном количестве, а консервированная еда поставляется в страну американскими благотворительными организациями. После проведения переписи почти все население помещено в специальные городские центры. Однако вдали от Лондона существует поселение Армии Каруллана, последний бастион феминизма. Молодая женщина бежит от ненавистного брака и набредает в своих скитаниях на группу женщин, живущих изолированно и не подчиняющихся государству, в Каруллане, отдаленной ферме на севере страны. Одна из героинь романа произносит следующие слова: «Мне неинтересен Лондон. Лондона больше нет. Мы уже не та страна, какой были когда-то. Если задуматься, то станет понятно, что центрального правительства как такового не существует. Мы вновь скатились к раздробленной стране» (Hall 2007: 104). При этом живущие на ферме принуждаются к изнурительному труду автократическим руководством группы. Таким образом, альтернатива лондонскому правительству мало чем отличается от того режима, от которого эти люди когда-то бежали. Такая трагическая развязка дает возможность поразмыслить над условиями существования несчастных людей, вынужденных безвыездно проживать свою жизнь, занимаясь тяжелым сельскохозяйственным трудом в унылой холмистой местности Северной Англии.
Общество приходит в упадок?
Многие из этих антиутопий утверждают, что в процессах развития обществ и их постоянного совершенствования и прогресса нет ничего автоматического. Общества могут приходить в упадок. Эти антиутопии заставляют усомниться в идее о том, что условия жизни неуклонно улучшаются; согласно Джону Гриру, мы движемся к тому, что он называет «эпохой после прогресса» (Greer 2015). Эти тексты указывают на возможность системного регресса. Некоторые из них повествуют о самоограничении и жесткой экономии и показывают, что это самым непосредственным образом воздействует на жизни людей и уровень потребления и ведет к утрате «будущего» для последующих поколений и угрозе общественным интересам (http://www.austerityfutures.org.uk).
В связи с этим весьма примечателен труд Льюиса Дартнелла, в котором им описывается ситуация, связанная с утратой всех знаний человечества в результате катастрофического краха общества (Dartnell 2014). Он пытается разобраться, что именно потребовалось бы для построения нашего мира с нуля, начиная с базовых принципов. Он описывает необходимые для этого время и ресурсы, подчеркивая взаимозависимость и общественный характер многих видов знаний, которые делают возможным жизнь в том виде, в котором она известна нам сегодня. Он иллюстрирует это примером одного из простейших технологических изобретений прошлого – карандаша, производство которого требует невероятного объема и упорядоченности различных видов знаний (Dartnell 2014: 4; см. также: Allwood and Cullen 2012).
Книга Дартнелла поднимает еще один вопрос, заключающийся в том, что именно представляет собой общество и каковы пространственные, временные и ресурсные предпосылки его существования. Георг Зиммель прекрасно сформулировал соответствующую мысль, задавшись вопросом: «Как возможно общество» (Simmel 1910; Зиммель 1996).
Этот вопрос активно обсуждался в социологии в середине прошлого столетия. Толкотт Парсонс, в частности, утверждал, что социология должна заняться рассмотрением способов обеспечения в обществах порядка, что часто описывалось как гоббсовая проблема социального порядка (Parsons 1968 [1937]; Парсонс 2000).
Согласно Томасу Гоббсу, в естественном состоянии
нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а, что хуже всего, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна (Hobbes 1996 [1651]: 62; Гоббс 1991: 96).
Гоббс полагал, что, для того чтобы прекратить войну всех против всех, нужен могущественный Левиафан. Люди будут готовы отказаться от свобод, выбрав общественный договор с Левиафаном, если это обеспечит им работу, культуру, искусство и т. п., и жизни людей уже не будут потенциально беспросветны, тупы и кратковременны.
Парсонс, напротив, утверждал, что проблема порядка решается не с помощью могущественного Левиафана, а благодаря наличию у членов общества общих норм и ценностей (Parsons 1968 [1937]; Парсонс 2000). Подобный нормативный консенсус служил гарантией цельности обществ и предохранял их от краха. Парсонс подчеркивал, насколько «американские, или западные» ценности и нормы важны для решения проблемы порядка, делая возможным существование общества и служа гарантом того, что жизни людей не беспросветны, тупы и кратковременны. Идея Парсонса основывается на строгом разграничении индивидуального и социетального уровней анализа. Позднее социология подвергла это разграничение критике, подчеркивая совместное конституирование индивидов и общества. Например, Норберт Элиас утверждал, что индивиды и общество представляют собой не изолированные сущности, а включены в «фигурации», или сети, общественных отношений (Elias 2012 [1939]; Элиас 2001).